|
|
|
Ответ «…а вопрос, точно, - был риторический…?» … Взгляд хитро «стрельнул», проверяя свои предположения – «ошибся, или ...?» …Ответа не последовало… …Не получив отклика, серия вопросов стала настойчивей… …Все канули куда-то в глубину - без эха, без отзвука, без привычной, игриво ласкающей тишины мягкого погружения... Беспокойный вопрос попытался преобразить себя в беспечный ответ – «Все в порядке». Но, ни стабилизировать его, ни удержать достаточно времени, чтобы закрепить в пространстве, не удавалось. Восприятие отказывалось верить во что-то, что происходило уже перед глазами, - что сам вызвал к жизни, сам спровоцировал, и не мог ни остановить, ни помешать, ни даже вмешаться. Понимание полоснуло вспышкой, загоняя надежду куда-то, в самые отдаленные глубины души. И, одновременно, стеной огня навстречу рванула боль. Острая, нестерпимая, обжигающая, разрезающая происходящее на «до», и какое-то неизвестное, но уже безнадежно ощущаемое, «после». Характер вспышки не оставлял сомнений, - чем вызвана такая реакция. Он метнулся вдоль границы, отыскивая еще возможно оставшийся живой участок… коридор…лазейку…трещинку…- хоть что-нибудь, какой-нибудь, незатронутый безжалостным огнем, кусочек пространства. Повсюду была боль, неумолимо терзавшая живое чувство, которое казалось таким незыблемым, непробиваемым, неуничтожаемым, … вечным… «…Доигрался…», - мелькнуло где-то далеко-далеко, и ему тут же было отказано в доступе... Настойчивые попытки пробиться прорваться, просочиться, протиснуться, докричаться – не приводили ни к чему. В центре замкнутого кольца из боли-огня, прикованным к месту вулканом, извергающим все новые волны обжигающей боли, замерла та, к которой он прорваться не мог. Обжигая ладони в кровь об острый контур, он попытался обхватить его, удержать, убрать, погасить… Боль врезалась в руки и разрывала душу в клочья, но не утихала, нарастая внутри кольца с каждым мгновением. Он уже не метался перед непреодолимой преградой. Собрав внутреннее в луч-призыв, он пытался снова и снова пронзить расстояние, чтобы прикоснуться к центру. Он ощущал, что его видят, его чувствуют, но почему не реагируют, почему боль все нарастает, почему знакомый силуэт, извергающий боль, остается прикован к центру, так внезапно и непреодолимо очерченному стеной огня... «Нет! … Нет!» - Раз за разом повторял он, призывая ее по имени…- «…Нет..!» …Когда все попытки оказались исчерпаны, он сел за границей стены, и стал ждать… …Спустя несколько часов, - обреченно-длинных, бестолково-ненужных, боль начала затихать… …Постепенно стены огня становились прозрачнее, теперь сквозь них без труда можно было разглядеть опустевшую площадку, в центре которой одиноко замер обожженный, неузнаваемый силуэт, с остановившимся, погасшим взглядом. Он встал, и попытался почувствовать, что там – внутри выжженного пространства. Эхо гулко стукнулось о покрытые копотью своды души, и это был уже, хоть какой-то, ответ. ...Можно было уходить… …И он пошел прочь... …Привычный взгляд не метнулся следом, не проводил, не притронулся, не коснулся теплом и нежностью… даже не шелохнулся… …Густая тишина придавила подступающей пустотой… …Он куда-то пошел… …В дела, в работу, в проблемы…. …Загрузить себя, перегрузить, - так, чтобы только дела, дела и дела, и больше не вспоминать, не желать, не чувствовать… - не думать о том, что могло бы быть, и что было… …Найти что-нибудь плохое в прошлом - бесследно канувшем и безнадежно потерянном, - зацепиться за это сознанием, и вытеснить этим плохим, искусственно раздутым до огромных размеров, все хорошее, теплое, живое, ставшее неожиданно таким желанным и близким… …Взявшееся ниоткуда, так нелепо уничтоженное такой глупой фразой, которую следовало бы пропустить мимо ушей, или, в крайнем случае, переспросить, уточнить, ну, хотя бы забыть, простить, понять, но не взрываться так болью, не уничтожать себя и все живое внутри… Эпилог. Заглянув вовнутрь обожженной души, он услышал лишь эхо. И, казалось, что это единственное, что могло ответить ему на призыв. И это было почти правдой. Потому что выжжено и уничтожено вокруг было все, - и нужное, и пустое, и родное, и ошибочное… И так, действительно, было какое-то время: до тех пор, пока из одной отдаленной расщелины, из ее забытой, малюсенькой трещинки, настолько глубокой, что огонь не дотянулся до этой немыслимой глубины, (именно той самой, в которой он впервые заблудился в ее глазах), осторожно оглядываясь, и легко ступая по остывающим углям, выбралось маленькое, неопытное, ребячливо-игривое, когда-то просто бывшее частью целого, а теперь единственное уцелевшее – «нечто» - частичка живого чувства. Эта частичка была одна. Совсем одна. Без привычной поддержки нежного чуткого тепла, ей было непривычно и одиноко. Но она была жива, и это было самое главное. Совсем неумелая, она перепрыгивала через обжигавшие еще островки, резко стрелявшиеся в нее искрами. Кругом был простор. И огромная масса необходимых дел. А пепел и золу она решила использовать как удобрение для будущего сада. И уже подумывала о том, какие семена и где будет искать. «Но это все будет потом», - решила она. А теперь предстояла самая трудная задача – найти того, кто, обжигая руки, прислонившись к стене огня, звал ее по имени, упрямо повторяя: «…Нет ...!» Еще труднее казалось убедить его поверить в то, что она - живая частичка, которая желает оставаться живой… …По крайней мере, одно боевое крещение огнем она уже пережила. «Как там в сказке: Огонь, вода и медные трубы?… Да-а-а.… Значит, надо запасаться затычками для ушей и водолазным снаряжением с достаточным запасом воздуха… на двоих…» - решила частичка. …И, она побежала, вприпрыжку, искать того, кто был ей
так дорог, - именно того, кто сейчас старательно уничтожал себя, будучи
не в силах ни изменить происшедшего, ни смириться с потерей…
|
